***

Прекрасен был Архангельск в старину!
Край деревянных теремов - Соломбала.
Трезвонили колокола соборные,
Будил "макарка" сонную Двину.
Городовой прогонит сопляков,
Чтоб под ногами у господ не путались.
Спешит извозчик по центральной улице
Мимо купеческих особняков.
Кирпичный рай, архангельский модерн.
Все трубы-водостоки коронованы.
Наличники, узор решеток кованых,
И долгий, безграничный летний день.
Прибрежный рынок - шум и кутерьма.
Поморский говор, звуки речи а'глицкой.
Храм Троицы - жемчужина Архангельска.
Ах, боже мой, какие терема!
Свиданье после дождичка в четверг.
Там трель дрозда с нехитрыми коленцами.
Мэр и фотограф, незабвенный Лейцингер
На снимках прошлое запечатлел.
А за спиною вереница лет.
Нам граммофон что наконечник каменный.
Не возвратить того, что в лету кануло.
Не свистнет рак до греческих календ.
Рассвет был розов, а закат багров.
Ковчег Поморья - старая Соломбала.
Повеяло дыхание соленое
От беломорских дальних берегов.
Скрипенье деревянных мостовых.
К полудню небо пасмурное, бледное.
Так насладимся же дроздовой флейтою
И зеленью, и шелестом листвы.

          МАРТ

Деревянные улочки патриархальные
Сжаты будто тисками девятиэтажками.
Нынче время распутицы, марта-охальника
С мокрым снегом, сосульками, бойкими пташками.
Снега жирная каша, ярилино варево.
Транспорт вязнет. Шоферские реплики бранные.
Вот бы Март-гармонист распевал и наяривал,
Растянул бы гармонь областного Собрания.
Вот бы сдунуло ветром с Петра треуголочку,
На которой отметины ставят пернатые.
К небесам голубым ветви тянутся голые.
Отражается в луже лицо императора.
Март-художник, в сугроб свои кисти макающий,
Зачерпни-ка водицы из проруби, из' реки.
Нарисуй нам  развалины бани макаровской.
Говорят, в этом здании водятся призраки.
И когда вечереет, и тени сгущаются,
И становится небо чернеюще-матовым,
Покидая руины, творят свои шалости,
И гоняют котов по распутице мартовской.
Обыватель проснется с похмельною рожею.
Крошки, пепел в усах, все финансы исчерпаны.
Принимает окно за "веселого Роджера":
Рамы - белые кости, луна в роли черепа.
Как странны' сновиденья в предутреннем городе.
Пусть не череп луна, а кружочек фаянсовый.
Где же вы, эпигоны Эдгара и Говарда?
Только жаль, небогат этот город фантастами.
Не пугает нас ночь сверхъестественным ужасом.
С каждым днем сокращается, ежится, пятится.
И рождаются первые робкие лужицы.
Петр Великий, не щурясь, на солнышко пятится.
И на крышу опустится зданья высотного
Месяц Март, словно ангел, раскинув крыла свои.
Под тобою кварталы лежат полусонные,
Шелестит ветерок, теплый, влажный и ласковый.

          ***

Иду сквозь туман.
Из пелены клочковатой
Выныривают машины.
Словно накрыло город
Ватное одеяло.
Стелется над рекою,
Занавесом скрывает
Острова и Левобережье.
Будто в нежную вату
Дома как хрупкие вещи
Уложены аккуратно.
Спи-отдыхай, Архангельск.
Утро вечера мудреней.

          ***

Периферия города. Новостройки восьмидесятых
Окнами смотрят в бескрайность болот,
Которые помнят Архангельск в младенчестве.
Пережили ушкуйников и чуть заволочскую,
Переживут нас и наши жилища.
Что еще? Вездесущие заросли ив;
«Кухонные кучи» - мезолит навсегда
(Меняется лишь содержимое куч);
Похожие на ржавые консервные банки гаражи,
Разбросанные как попало;
Песчаные карьеры – кусочки Сахары.
Резкий ветер подхватывает песок,
Мечет его в лицо.
Песчинки режут глаза – 
Даже очки не спасают.
…Далее, по направлению к центру города,
Однообразие «спальных» кварталов
Сменяют хаос, смешение стилей:
Чудом сохранившиеся купеческие особняки
Чередуются с халупами в стиле «баракко»,
Которые соседствуют с многоэтажными
Сооружениями недавней эпохи,
Похожими друг на друга как две капли.
А промеж ними вырастают словно грибы
«Аквариумы» торговых центров;
Офисы; банки как замки
(Есть решетки на окнах –
Не хватает стены крепостной
И глубокого рва по периметру);
Терема «новых русских»,
Желающих блеснуть индивидуальностью
И неповторимостью. Тем самым
Завершается исторический бег
От капитализма к капитализму –
От купецких хоромов эпохи «модерн»
К строениям «постмодерна», где обитают
Современные хозяева жизни.
…Из полузатопленного котлована
Торчат ряды свай, 
Вызывающие невольные ассоциации
С менгирами древних кельтов.
Русский Карнак, в просторечии – долгострой.
Здесь, среди мегалитов, вколоченных в землю,
Удобно молиться при свете луны.
Восстань из гробов древние друиды,
Они неизбежно устремились бы сюда,
Но родичи Мерлина спят в вечном безмолвии.
…И опять переносимся мыслию на окраины.
Над кладбищем – замысловатые пируэты воронов,
Повторяющих фигуру высшего пилотажа.
Братва торжественно упокоилась
В тесном соседстве с почетными гражданами
И прочими знаменитостями.
Город, вот твой портрет,
Нарисованный несколькими мазками,
За вычетом Гостиного Двора,
Двадцатичетырехэтажного указующего перста
И прочих всем очевидных достопримечательностей.
Над городом – минарет пионерского дворца,
Купол «Артелекома» - храм неизвестного бога,
Схожий с Бастилией пивзавод,
Бахусов бастион краснокирпичный – АЛВИЗ
И острие телебашни,
Нацеленное в небеса.
Она так похожа на звездолет
Из фантастической книжки,
Готовый вот-вот стартовать
В направленьи ближайшей звезды.
Набережная. Пляж зарастает травой.
Кто посмел тополя обкорнать?!
Жалко смотреть на изувеченные деревья.
Тополя без крон –
Словно низложенные короли без корон.
Зато с балконов теперь
Видны просторы Двины,
Не сокрытые занавесом листвы.
Мертвый юнга, привязанный к якорю –
Сюжет, что достоин Лавкрафтова пера.
Так, наверное, приносили
Жертву подводному богу Дагону.
Выжившие юнгаши
Недоверчиво смотрят на истукана,
Призванного увековечить
Память об их погибших друзьях.
Скульптор явно перестарался.
Решил соригинальничать –
И почем зря ветеранов обидел.
Недоопохмелившийся бомж
На набережную идет.
Не по грибы – по бутылки.
Ищет они их как заправский грибник
В травах тополиной аллеи.
Выручки хватит, авось,
На поправку здоровья.
Город живет привычной, размеренной жизнью.
Но проступает древность сквозь бренность
Нашего бытия -
Так в котловане вырытом 
Вдруг обнаружит строитель
Бревна средневекового сруба.